Неточные совпадения
У кого нет надежд? Теперь, когда я сам ставлю себе диагноз и сам лечу себя, временами я надеюсь, что меня обманывает мое невежество, что я ошибаюсь и насчет белка и сахара, которые нахожу у себя, и насчет сердца, и насчет тех отеков, которые уже два раза видел у себя по утрам; когда я с усердием ипохондрика перечитываю учебники
терапии и ежедневно меняю лекарства, мне все кажется, что я набреду на что-нибудь утешительное. Мелко все это.
Человеку, кроме огня, нужно еще освоиться. Петух был давно мною съеден, сенник для меня набит Егорычем, покрыт простыней, горела лампа в кабинете в моей резиденции. Я сидел и, как зачарованный, глядел на третье достижение легендарного Леопольда: шкаф был битком набит книгами. Одних руководств по хирургии на русском и немецком языках я насчитал бегло около тридцати томов. А
терапия! Накожные чудные атласы!
Предание о мышьяке — позор нашей
терапии».
Есть книга д-ра Луи Блау: «Диагностика и
терапия при угрожающих опасностью болезненных симптомах».
Сифилис в Руков. к част. патол. и
терапии Цимсена, т. III, ч.
И в первый раз это будущее глянуло на меня зловеще и мрачно. Некоторое время я ходил совершенно растерянный, подавленный громадностью той ответственности, которая ждала меня в будущем. И везде я теперь находил свидетельства того, как во всех отношениях велика эта ответственность. Случайно мне попался номер «Новостей
терапии», и в нем я прочел следующее...
Гюббенет сифилис своему сыну, даже если бы тот и согласился» [Лекции общей
терапии, ч. I, СПб., 1879, стр. 66.].
Там
терапию читал гомеопат, а фармакологию запоздалый эскулап, который рекомендовал марену против бледной немочи!
Меня лечил молодой профессор
терапии, ходил ко мне и мой товарищ по Дерпту Л-ский, в то время уже доцент Киевского университета.
Иностранец Берви, как рассказывали тогда сами медики, кровообращение объяснял на собственном носовом платке, а профессор
терапии Линдгрэн был заведомый гомеопат.
На старших курсах он читал фармакологию и токсикологию (учение о ядах), а на младших — диететику, нечто вроде личной гигиены, но у Коберта она превращалась как бы в медицинскую энциклопедию, — он говорил и о физиологии, и о патологии, и об органической химии, и о
терапии, и о всем прочем.